В начале 1990-х годов левые силы погрузились в глубочайший кризис. Этот кризис был спровоцирован крушением Советского Союза и распадом мирового коммунистического движения, но имел и куда более глубокие причины. Он затронул не только коммунистов и политические силы, в той или иной мере ориентировавшиеся на СССР, но и социал-демократов и радикальных левых, которые к советскому опыту относились резко критически.
Левые партии столкнулись с сокращением своей традиционной социальной базы. Технологическая революция привела к сокращению численности промышленных рабочих, изменению трудовых отношений. Ослабели профсоюзы. Торжество неолиберальной идеологии резко изменило характер политической борьбы. Если в период после Второй мировой войны принятие решений в демократических странах было сопряжено с поисками компромисса, то начиная с конца 1970-х годов правые партии и стоящие за ними общественные силы отказались от подобной практики. По выражению американских социологов, буржуазией овладела идеология непримиримой классовой борьбы. Западные левые, напротив, после многолетней практики компромиссов, оказались неспособны противопоставить подобной агрессивности правых собственную стратегию.
Экономическая политика неолиберализма получила симптоматичное название "Вашингтонский консенсус". Показательно, что речь действительно шла о консенсусе, поддержанного (добровольно или под внешним давлением) правящими кругами почти всех стран. По мере того, как усиливалась деморализация левых, их политические лидеры также начали присоединяться к "Вашингтонскому консенсусу". Подобный курс включал в себя приватизацию, либерализацию, демонтаж социальных гарантий. По существу, речь идет о возвращении всего мира к формам капитализма, характерным для первой трети ХХ века, и уничтожению всех структур и норм общественно-экономической жизни, возникших на протяжении последующего периода под влиянием рабочего движения.
Исчезновение СССР с карты мира сделало Соединенные Штаты единственной глобальной державой, что сопровождалось резким сокращением самостоятельности стран "третьего мира" и западноевропейских правительств, которые ранее могли использовать противоречия между двумя сверх-державами для реализации собственной стратегии.
Кризис левых в странах бывшего коммунистического блока оказался ещё более глубоким, поскольку реставрация капитализма закономерно происходила в наиболее диких и примитивных формах, выходящих даже за пределы "Вашингтонского консенсуса".
Рубеж 1990-х и 2000-х годов стал временем смены тенденции. Нарастающие трудности мировой экономики посеяли даже среди правящих верхов Запада сомнение в эффективности политики, провозглашенной "Вашингтонским консенсусом". Глобальная гегемония США начала сталкиваться с нарастающим сопротивлением в Западной Европе, а появление Китая в качестве великой азиатской державы показало, что эта гегемония не распространяется в равной мере на все регионы планеты.
Успехи социал-демократов на выборах, характерные для этого периода, имели противоречивый характер. С одной стороны они свидетельствовали о стремлении людей к переменам, а с другой - о неготовности и нежелании социал-демократических лидеров, пришедших к руководству под знаменем "Вашингтонского консенсуса", эти перемены осуществить. Реакцией западного общества на неспособность социал-демократии выступить против неолиберального курса стало появление движения антиглобалистов. Это движение нашло отклик в Латинской Америке.
В настоящий момент можно говорить о возрождении левых как политической силы, причем новая консолидация происходит заметно левее социал-демократии (достаточно вспомнить приход к власти Партии трудящихся в Бразилии, успех радикальной Шотландской Социалистической партии, успехи лево-социалистических партий в Скандинавии).
При этом, однако, остаются открытыми многие вопросы. Чем может быть заменен неолиберализм? Вряд ли возможно возвращение к модели регулирования и "смешанной экономики", в том виде, как она сложилась в 1940-е годы. Точно также в Восточной Европе не пользуется массовой поддержкой и идея возврата к советской модели. На левом фланге идет поиск экономической концепции, которая включала бы формирование нового типа общественного сектора, опирающегося на демократические формы участия и контроля, сетевые механизмы координации, сочетание плана и рынка, использование социального потенциала информационных технологий и т.д.
С другой стороны, разложение "Вашингтонского консенсуса" сопровождается ещё большей радикализацией правых сил, ростом авторитарных, расистских и милитаристских тенденций в самих правящих классах демократических стран. Тем самым, впервые после конца Второй мировой войны встает в глобальном масштабе вопрос о необходимости защищать демократию от угрозы справа.
Специфика России состоит в том, что на протяжении прошедшего десятилетия кризисные явления, происходившие на левом фланге, сказались здесь в полной мере, чего нельзя сказать про позитивные сдвиги последних лет. Коммунистическая партия РФ, единственная крупная организованная оппозиционная сила, в силу ряда причин не только самоизолировалась от международных левых, но и эволюционировала в противоположном направлении. Партия за 10 лет своего существования всё более проникалась националистическими идеями и настроениями, подверглась влиянию клерикализма. Движимая желанием интегрировать на своей базе все оппозиционные течения, компартия размыла свои ключевые программные установки. В результате электоральная база КПРФ оказалась ограниченной 20% населения - людьми, голосующими за исторически сложившийся бренд, а не за выдвигаемую политическую программу. Основной упор в ходе избирательных кампаний партией делался на малые города, сельскую местность, людей, пенсионеров, людей с низким образованием. В результате сегодня электорат КПРФ зеркально противоположен западному и латиноамериканскому левому электорату (преимущественно - городской, молодой, образованный, имеющий стабильную работу). Между тем с начала 2000-х годов социология фиксирует в России полевение части средних слоев, молодежи, квалифицированных рабочих. Традиционный же избиратель КПРФ, напротив, всё более демонстрирует свой консерватизм, превращающий его в потенциальную опору "партии власти".
Несмотря на многократные декларации лидеров КПРФ о необходимости обновления и омоложения движения, партия пока не только не смогла использовать в своих интересах полевение общества, но вольно или невольно тормозит его. Будущее левых в России зависит от того, будут ли найдены новые формы политической деятельности, способные выразить изменившиеся настроения в обществе, начнется ли развитие КПРФ, либо же в стране возникнут новые оппозиционные силы, ориентированные на левую программу.
